В обычном заведении с названием «Корм» на первый взгляд ничего выдающегося и не было — ну кормились, выпивали, время потихоньку тратили. Неплохо шли дела, одним словом. Порой цапанёт клиент официантку за нежное место — все повизжат, попляшут да и успокоятся, не заплатив за посуду.

Люба Свечкина ходила туда за иным, хотя есть-то она, конечно, ела. Когда за обе щеки вкусное набивала, глазки так сияли, что мужчины думали, будто она в постель не прочь. Но до этого-то как раз она не была охоча, потому как жила одной лишь страстью — кормом. Просто так поесть, однако, её не всегда тянуло — изредка лишь, с недосыпу, для восполнения грубой своей необласканной телесности. Тогда она ходила, жадно раззявив рот, и ела всё подряд — и съестное, и деревянное. Пища такая сгорала в ней, как в топке, насыщая добротно, но без чувства. Пусто от такой еды делалось.

За чувствами Люба шла в «Корм». Первый раз угостил её там первейший и единственный сожитель Лёва Примочкин, носивший на попочке татуировку — имена и отчества родителей. «На тайном месте», — пояснял он. Лёву-то она вскоре выгнала и в мужчинах более не нуждалась.

Привёл он Любу с большой секретностью — проверив все обстоятельства, ближе к полуночи. Шепнув охраннику «мы кормиться», осторожно обойдя простых посетителей, молодые люди направились на кухню, прямо к баку с помоями. Вонючую махину надо было отодвинуть, не запачкавшись. «Таков ритуал», — сказал Лёва и почесал родные имена. Любе сперва, конечно, не понравилось. На каблучках в грязь лезть — ещё тот фокус. Со временем, правда, прошло — Люба даже полюбила каким-то боком кухонно-помоечные запахи и специально немножко, едва заметно, пачкалась, чтобы потом к себе принюхиваться. Внутри, в тайной столовой, всё вроде было обычно — гнутые алюминиевые вилки без зубьев, пол второй свежести и огромная буфетчица со свекольного цвета губами.

Лёвушка усадил подругу за стол и подал меню. В начале простая еда шла, хотя и не без икорки, и Люба не понимала — что, за этим надо было в помоях пробираться... Однако в самом конце попались ей настоящие «кормовые» листочки...

ОТБИВНАЯ
Потапов Алексей родился в 1984 году в городе Москве.
Родители его были людьми честными, но нервными, и более отпрысков производить не стали. Детство и юность А. Потапова прошла на одной из Парковых улиц. Учился он неплохо, хотя и не на «пять», и окончил все десять классов, после чего поступил в Бауманский институт. Имел женщин, мужчинами брезговал. Нрав имел неустойчивый, но вполне безопасный. Часто скучал. В момент кончины своей громко кричал «Милиция!», кусался и в целом проявлял силу. Уже под конец сказал: «Разбудите меня», после чего истёк кровью по причине многочисленных ранений.
Имеем честь предложить покормиться отбивной из Алексея Потапова.

— Человечинка? — спросила Любаша Лёвушку.

— Она самая.

— Да ладно?!

— Точно, она, плоть невинно убиенного гражданина.

Распробовав мяско, Люба словно бы воспарила и поняла, что мужчин она больше не хочет. Ела она, читала листочек и таяла, размягчаясь и млея, глаза её становились масляными, щёчки румянились, а лоно наполнялось теплом. Над историями жизни всех этих блюд Любаша умилялась до слёз, светлея всем нутром. А блюд, надо сказать, обнаружилось превеликое множество — и шашлычок, и котлетка, и плов, и супчик с мясцом на рёбрышках и даже колбасы (особо удавалась потайным «кормовым» поварам ливерная). Так Люба и стала завсегдатаем. Лёвушка, расставшись без боя, тоже наведывался. Подсаживаясь к уже бывшей постельной подруге, читал ей вслух задушевным голосом питательные истории. Любаша пускала слезу и закусывала...

Кормящиеся смотрелись со стороны как некие восторженные заговорщики — так тепло, до всхлипывания, смотрели они друг на друга в процессе поедания. Что-то особенное роднило их. За соседними столиками наблюдались подчас целые семьи — мама с папой, при них — детки, мал мала меньше, и собачка пушистая тут же косточку всем на радость гложет. Такие обычно ели помногу, объедались от пуза и были заведению особо выгодны.

Люба-то (а служила она бухгалтером) и в работе своей другая стала. Раньше ведь как — сидит, тараканов карандашами давит да мышей папками прихлопывает. А теперь во всём иной смысл открылся — дебет с кредитом сводит, словно супчик с потрошками в «Корме» наворачивает — задорно, со вкусом и живостью. Сами цифры как будто роднее стали, душевней. Так и хотелось Любаше каждый значок обнять и расцеловать. Особо восьмёрка её манила... «Ну сойди же, родная, с бумажки-то, хоть на чуточку сойди!» — рыдала она над письменным столом.

Так бы и продолжалось Любашино счастье, если б не начало её что-то грызть. Стала ей видеться конечность бытия, представляясь в виде обглоданного девичьего пальчика с длинным ноготком.

«Что дальше-то? Куда теперь идти? Мало мне, мало!»

Терпела она, но как-то раз всё же открылась Лёвушке. — Пойми, Лёва, у меня теперь конец всех путей случился. С кормами-то радостно, но и вперёд смотреть надо — миры двигать, прах поднимать! А тут — тишина... мягко так в ней... Хоть умирай, в самом деле.

Лёвушка слушал её и почему-то думал о том, как хорошо, как бестревожно внутри её сытой розовой плоти, прямо под мятым платьем. Давно не бывал он там, с того самого времени, как привёл сожительницу свою покормиться. Сперва, правда, не сильно-то и расстроился — ну баба кинула, мало ли — бывает. Но потом её вязкое тело стало являться Лёве в самых сладких кошмарах — будто бы обхватывает оно его — всего, с головой, с ногами и руками. Начинают они срастаться, и чувствует он, что эта розовая нежность душит его, впитывает, и даже крикнуть нельзя.

После снов таких Лёва залавливал Любушку и, подсев, молча глазел, как она, пыхтя, балуется человечинкой. Доев, замирала, как будто с ней случился разврат, и млела, смежив веки. Такой она Лёву особо безнадёжно манила. Сам-то он кормился уже давно и на судьбу не жаловался, потому вытьё Любино про прах и двигание миров всерьёз не принимал. «Нет, нельзя ей всё ж без мужика», — думал он, глядя на её обширные икры.

— А не пойти ли нам баиньки? — решился Лёва, заметив в Любочкиных глазах не вполне сытый блеск.

— Так ты ж навалишься! — захохотала она на весь «Корм». За соседним столиком приличного вида дама подавилась шейным позвонком отличника Косенко. — Так не со зла ведь, — краснея, прошептал Лёва. И они ушли. Любу вдруг понесло вперёд, как на крыльях. Весь её немалый вес парил, будто бы впереди её ждало самое что ни на есть превеликое счастье. Совершенно не думалось ей о грустном, и не тянуло двигать то, что и само довольно мило вертелось.

Здесь следует сказать, что работал гражданин Примочкин тут же, в «Корме». Никто, даже Любушка, не знал — кем, но деньжата у него имелись. «Снабженец», — скромно отвечал он любопытствующим. И всем тут же становилось скучно, и разговор сразу делался совсем ни к чему. «Не пойти ли нам...» — шушукались дамы, имея в виду, конечно же, «Корм», откуда выходили тихие, радостные и слегка перепачканные мусорным контейнером. После еды не хотелось им ничего, они плыли в воспоминаниях о трапезе, шурша в карманах заветными листочками и шелухой от семечек.

* * *

Из «Корма» на пару с Лёвушкой вышла томного вида девица. Тело её полнилось светом и свежей сытостью. «Ах!» — лепетала она и ничего больше произнести просто-таки не смела. Огромное счастье катило её по земле навстречу всей странности жизни и новой пище. Будущее сияло и искрилось, и не виделось ему никакого конца. А во влажном от волнения девичьем кулачке дрожала смятая бумажка с бледной цветочной виньеткой. Вот что было написано в ней:

КРОВЯНАЯ КОЛБАСКА
Свечкина Любовь родилась в 1981 году в городе Королёв Московской области.
Родили её мужчина и женщина, породившие также ещё троих граждан и более ничем не отличившиеся. Росла Л. Свечкина безбедно и тихо — без побегов уж точно, проживая на улице Мичурина. В школе училась безо всякого интереса на «четыре и пять». Хохотала, мужчину знала одного, да того вскоре хотеть перестала, а о женщинах, равно как и об ином прочем, речи и вовсе не было. В момент кончины вид имела довольный и отошла безо всяких страданий в результате виртуозного удушения, успев испытать телесный восторг. Извольте откушать приготовленный по особому рецепту кровяной колбаски из Любови Свечкиной.