Воришка так трепетно нёс свою ношу, что призрачные тётеньки невольно восклицали: «Ах, хорош! Как хорош!» В бигудистых их головах, покачивавшихся на шейных стеблях-пружинах, всплывали картины столь сладкие и нежные, что они нет-нет да пускали слезу. Но, однако ж, в ту же секунду забывались, и небо переставало их видеть.
А Миша Поздняев был в мыслях самых простых и грубых — только-только умыкнул он коробочку с растительной резьбой у бывшего своего одноклассника. Про добычу знал лишь одно — это великая ценность. Недаром Вовчик любовался ею, будто вражьим черепом, ставил в красный угол и пыль смахивал пёрышком какой-то редкой птицы. «Вовчик, что в ней?» — спрашивал Миша в минуты особо отрешённые. Но друг только подмигивал и начинал остервенело чесаться, уставившись на застарелые ржаво-бурые пятна, рассевшиеся по всей его холостяцкой квартире, напоминая при этом огромного шелудивого пса, заразившегося себе на беду человечьим умом. Миша, ещё со школьной скамьи промышлявший воровством, твёрдо решил поживиться сокровищем. Хитрое его сознание живописало покоящийся на дне, на пыльной бархатной подушечке, старинный перстень или брошь.
В любом случае — ясно ведь, что штучка ценная. А тут и приятель как раз завёлся один — видный спец по денежному значению странностей. Украсть, собственно, труда не составило — уж чего-чего, а ловко хватать и быстро бегать Миша умел. Неповоротливый Вовчик с хриплыми нечленораздельными воплями кинулся было следом, но вскоре отстал — в трауре залёг он прямо на асфальте у водостока, рыдая в него, словно в драную чугунную жилетку какой-то статуи. Прохожие принимали всю конструкцию за чужой кошмар и потому обходили стороной. Возвратился домой Вовчик только к следующему утру — мрачный и сам из себя чугунный. Свет был ему не мил, чай не горяч, пиво не ледяно, а потому вдруг пришёлся как нельзя кстати ящик дешёвой водки, припасённый ко дню рождения. Жидкость эта, смешиваясь со скорбящей кровушкой, творила из бедного Вовчика совсем другое существо — грозное и могучее.
Миша Поздняев тем временем явился пред трезвы очи спеца-оценщика Стёпы. В его квартире жило немало диковинных предметов — в коридоре висела берцовая кость лисёнка, в ванной под каждым предметом сидел паук, а на кухне молча ели плов три совершенно одинаковые узбекские женщины. «Ну, что на этот раз? — устало спросил Стёпа. — Надеюсь, не покойницкое?» «Типун тебе! Хозяин — парень крепкий, из-за такого топиться давиться не станет, — сказал Миша и весь похолодел внутри, вспомнив лицо бежавшего за ним Вовчика. — Пусть я и вор, но не убивец же!».
Расковыряв замок, Стёпа уверенно распахнул коробочку, и та громко отворилась. Приятели заглянули внутрь, и тут же воздух передёрнуло жутью. Но не оттого, что внутри ничего не было, даже бархатной подушечки. Какая-то тень скакнула наружу и исчезла. Стёпа, побегав глазами по стенам, сплюнул прямо в коробочку и, вручив её Мише, вышвырнул воришку за дверь. Женщины на кухне разом взвыли.
Миша понял — случилось что-то похлеще неудачной кражи. Хотя денежный вопрос его тоже тревожил, беда другая угнетала и давила. Везде — во взглядах людских, в солнечном свете, в собственном отражении — мерещилась ему тень из коробочки. После такого уже и пить бесполезно — чего доброго кто-нибудь совсем страшный явится.
Дома Миша первейшим делом закрылся от жены в сортире и стал обдумывать горестную свою судьбу. Супруга тихонечко скреблась и скулила под дверью, не издавая, впрочем, иных, связных, звуков. Ей было по-бабьи одиноко и по-человечески обидно. Хотелось поскорее добыть мужа из туалета и завлечь в постель. Будучи крайне развратной, она даже во сне хранила верность Мише, но тот всё равно ревновал. Говорил, видя слишком уж явный блеск в её глазах: «Ты ж, поди, уд мой сильней, чем меня самого любишь!» А бедная Лидочка принималась рыдать, от чего ей ещё больше хотелось стащить с мужа штаны.
Заснув прямо в узких, грязно-зелёного цвета стенах под журчание туалетной воды и заунывный женский вой снаружи, Миша увидел свежеобворованного Вовчика. Вернее — его глаза, два пьяных помидора, белёсых с прожилками, бродивших в темноте, словно две планеты. «Больше нет в аду чертей!» — бесконечно твердил слившийся со тьмой глазоносец. Что-то костяно похрустывало там, где скрывались ноги, пахло густым перегаром, и запах этот показался тогда, во сне, Мише более подходящим для ада, нежели сера со смолой. Проснувшись, он твёрдо решил повиниться перед Вовчиком, заранее приготовясь к крепким густым кулакам...
При личной встрече Вовчик оказался похмелен, замусорен и пусть и зол, но совсем не похож на адского жителя. Даже в драку лезть не стал. Повсюду несло перегаром. Молча впустив заранее напуганного до сумеречного состояния воришку, он отправился на кухню, открыл водопроводный кран и пил минут десять, не отрываясь, пока Миша ёрзал на стуле, готовя рассказ про то, как всё было, без утайки. Выслушав, Вовчик только скандально рыгнул, затем взял пустую коробочку из дрожащих Мишиных рук, поглазел ей в нутро и уволок в комнату, спрятав там под подушку. Никаких теней на этот раз не пролетело, и оттого стало ещё страшнее. Вовчик весь стал огромный, грязный и неповоротливый. На любые слова он только щербато скалился и качал головой.
Удручённый, Миша побрёл домой. Две вещи жутким холодком висели в его душе — та самая тень и Вовчикова ухмылка. И холодок шептал, что стряслось нечто, и весь мир теперь болен, потому как бродит здесь тварь с помидоровым взглядом. «Умереть? Ох, только не здесь и не сейчас», — думал Миша, снова прячась в сортир от жены. Там он вздремнул, как водится, но снились ему на этот раз одни лишь пустые коробки, словно орава гробов топорщившие голодные рты. Под утро, уже в постели, Мише привиделось, как одна из них захлопывается и аппетитно чем-то хрустит, причмокивая и пуская слюну. Не заметив даже, что Лида давно не спит, забавляясь с его телом, он дотянулся до телефона и набрал номер Вовчика. Долго никто не снимал — из трубки текли длинные гудки, наполненный такой одинокостью, что Миша чуть было не умер. В конце концов послышался незнакомый голос: «Мы всё знаем и скоро будем».
Приехала милиция. Оказалось, что ночью Вовчику то ли оторвали, то ли откусили голову, да так мощно, что кровью залило не то что квартиру — всю лестничную клетку. Мишу даже арестовали как неблагонадёжного. Кто, мол, тебя знает — сегодня подворовываешь, а завтра голову дружку оттяпаешь и не поморщишься. Вскоре, правда, отпустили, справедливо заключив, что на подобные подвиги он в силу природной щуплости совершенно не способен. Прямо из отделения Миша помчался на «место преступления».
Тянуло его туда ну совсем как настоящего преступника, и противиться тяге он не стал. В какой-то момент он поймал себя на том, что ужас больше не кружит и не холодит... Кровищу перед дверью к тому времени уже вытерли, дверь опечатали бумажной ленточкой с синей печатью, но, видать, закрыть как следует поленились. Миша, как обычно, дрожа, вошёл и ясно почувствовал — в комнате явно кто-то был. На своём обычном месте — на старом диване — с коробочкой сидел нормальный, головастый, совсем не дикий Вовчик.
Бурые пятна вокруг подсыхали, отдавая до боли знакомой ржавчиной. Что-то тёплое и гулкое накрыло воришку-Мишку, и он мгновенно забыл историю прошедших дней. Влюблёнными глазами уставился он на коробочку. «Ценная вещь!» — сверкнуло в мозгу.