Горан Пéтрович родился в 1961 году в сербском городе Кралево, где и живёт по сей день. Автор множества рассказов, нескольких романов и пьесы. Милорад Павич, последователем которого считают Пéтровича, назвал в своё время его творчество «самыми редкими по своему вкусу плодами, выросшими сегодня в саду сербской литературы», а про его книги сказал, что они «подобны горсти соли, оставленной на черный день и найденной тогда, когда пришло время трудностей и нищеты». Поговаривают, будто именно Павич ввёл Пéтровича в литературу. Переводчик на русский язык у обоих писателей один и тот же - Лариса Савельева. Но найти выраженное сходство в их творчестве сложно. Это два мира, изредка соприкасающиеся, но не тождественные. Тексты Пéтровича скорее напоминают одновременно и нашего Сашу Соколова, и магических реалистов - Маркеса и иже с ним, и мало известного отечественному читателю марокканского писателя Тахара Бенжеллуна.
Как-то раз Маркесу приснилась Сербия, то самое место, где когда-то было жилище всех сказок - край земного диска, который так и не смог покорить Александр Македонский. Сербия - не разорённая, не страдающая, не выпуск новостей, не передовица, не резолюция. Это была Родина всех сербов, а Родина каждого народа, как известно – это общие сны, это почти невозможная действительность, но это именно сон, а не сказка и даже не миф. Место, где старики следят за уровнем яви, отмечая его ленточкой на сосне и, спасаясь от жары, расчесывают густые солнечные лучи.
Тревожные, небезопасные времена наставали – явь прибывала из города по разбитой дороге
Нельзя сказать, что в той Сербии, которая приснилась великому Габриэлю Гарсиа, совсем не оказалось зла, боли смерти. Всё это он, конечно, увидел. И уж поверьте, достаточно. Войны, похоже, не всегда обходили эти места стороной. Случалось, когда приходил срок, в каждой семье кто-то да умирал, это лишь вопрос времени, умирали люди и там. Но даже в смерти их не было конца, это как в детстве, когда точно знаешь, что гроб – не конец, когда не знаешь слова бесконечность, потому что оно и не нужно. Но потом никогда не спящие люди учат ребёнка этому предельно бессмысленному понятию, и смерть становится смертью, а ночь – по настоящему страшной.
Вот тогда-то и понимаешь, что продавать заезжему прохвосту узоры с дедушкиных чулок было последней глупостью, но ничего уже не поделать – по ночам в водостоках воет мрак и домочадцы, сгрудившись на первом этаже скучного нового многоэтажного дома, больше не могут заснуть. Сложно сказать, куда уходит душа, уснувшая на территории сна. Но когда ей не удаётся хотя бы вздремнуть, в изголовья ложатся заранее заготовленные стариками сны, оплетённые тёплым лунным светом. Маркес и сам не заметил, как сполз на опустевшую тряпичную дорожку, с которой тоже увели узоры - самые лучшие в деревне. Мрак всё еще пытался выть, но вскоре затосковал и затаился до лучших времён.
Маркес проснулся в странном состоянии – он никак не мог разобраться, то ли теперь ему всё в этой, да и в той и ещё в какой-то другой жизнях понятно, и продолжать существовать далее не имеет смысла, то ли сон окончательно запутал логические цепочки в его голове, и надо прожить как можно дольше, что бы не умереть в бреду. Говорят, скончавшихся в безумии не берут никуда, и посмертный их путь в пустоте страшен и горек. Но даже сквозь полный распад сознания он понимал – если бы он родился в Сербии, его бы звали Горан Пéтрович и никак иначе.
А на следующую ночь Маркесу приснилось Марокко - те его пространства, не властвует отчуждение(*).

* «Там, не властвует отчуждение» - эссе марокканского писателя Тахара Бенжуллуна

Комментировать статью (0)